– Вы считаете, что его убили из-за этой статьи? – недоверчиво спросил Бозин.

– Нет. Как ни странно – не считаю. Да и вы так не считаете, насколько я могу судить по тону вашего вопроса. И дело даже не в том, что цепочка от заказчика до исполнителя не могла дойти за один день. Хотя внешне она слишком очевидна. Все произошло в тот самый день, когда это было необходимо.

– Я не совсем понял, что именно вы хотите сказать. Кому необходимо?

– Попытаюсь объяснить. Звонарева не просто убили. Его намеренно убили именно в день перед пресс-конференцией, связав таким образом его громкую статью с его громким убийством. Значит, заказчику преступления мало просто убрать неугодного журналиста. Ему нужно еще и связать убийство журналиста с определенными людьми и определенной проблемой. И все – чтобы увести следствие в сторону.

– Любопытно, – пробормотал Бозин, – очень любопытно.

– Более того. Я рискну утверждать, что обычной длины цепочка на этот раз почти невозможна. Иначе убийство не было бы так оперативно совершено и так тщательно подготовлено. Заказчик всегда только заказывает убийство жертвы, но никогда не назначает конкретного срока. В крайнем случае может быть установлен предельный срок, до которого необходимо устранить выбранный объект. Но почти никогда точно не назначается день. Во-первых, именно из-за той самой цепочки, когда конкретный приказ может просто не успеть дойти. А во-вторых, выбранный день может так или иначе не совпасть с реальными планами самого киллера и его жертвы. Риск в таких случаях очень велик. И преступление, совершенное в день пресс-конференции, навело меня на мысль, что цепочка была либо очень мала, либо ее вообще не было. То есть заказчик преступления напрямую отдавал приказ об устранении Звонарева, ибо ему было крайне важно хотя бы на время увести расследование в сторону. Если он не идиот, а я думаю, что спланировавший подобное преступление вряд ли был идиотом, то выходит, ему непременно нужно выиграть несколько дней. Пока непонятно – для чего или для кого именно. Вот мои предварительные выводы.

– Когда вы взялись за расследование этого преступления? – тихо спросил Бозин.

– Вчера, – ответил Дронго.

– Я серьезно спрашиваю, – прямо посмотрел ему в глаза Бозин.

– Вчера днем. В два часа дня. Примерно сутки назад, – ответил Дронго, не опуская глаз.

Бозин вскочил со стула.

– Не делайте из меня идиота! – раздраженно сказал он. – Я работаю следователем уже больше двадцати лет и знаю, как вести расследование. Две недели мы занимались отработкой различных версий и только-только начали нащупывать те самые, о которых вы мне сказали. Выходит, что моя группа две недели топталась вокруг того, что вы смогли понять за одни сутки? Вы, кажется, хотите представить нас всех болванами?

– Нет. Просто я думаю, что вы все хорошо организованные чиновники и по правилам, установленным в вашей системе, обязаны проверять все имеющиеся в наличии версии. В том числе и главные. Конечно, вы начали проверку с двух уволенных судей и, полагаю, всех остальных героев громкой статьи Звонарева. Но, ничего не найдя и отработав эти версии, вы стали переходить на другие. Вы не имели права отбрасывать ни одну из них. А я могу выбрать ту, которая мне нравится.

Бозин подошел к столу, оперся на сжатые кулаки и пристально посмотрел на Дронго.

– Почему вы считаете, что мы должны были проверять все версии? – спросил он. – Вы думаете, я поверю вам, что вы ведете это дело всего один день? Вы сидите на нем по крайней мере месяц. Я уверен.

– Простите, – улыбнулся Дронго. – Звонарева убили всего две недели назад. Не мог же я расследовать убийство до того, как его убили.

– Хорошо, я несколько погорячился, – раздраженно заметил Бозин. – Но уж с момента убийства вы наверняка занимаетесь этим делом.

– Я вам объясню, в чем ваша ошибка, – возразил Дронго. – Дело в том, что вы, как хороший шахматный компьютер, обязаны в сложной позиции проверять все возможные ходы и, конечно, тратите на это время. А я, как шахматный мастер, уже знаю, что многие ходы просто исключены. А если даже не знаю, то чувствую. И выбираю лучший из нескольких возможных. Улавливаете разницу?

– Мастер, – хмыкнул Бозин, убирая кулаки, – а между прочим, чемпион мира Каспаров проиграл шахматному компьютеру.

– Один раз, – согласился Дронго, – один раз за все годы противостояния компьютера и человека. Кстати, компьютер от радости сразу разобрали на кусочки. А человек продолжает играть. Насчет «мастера» согласен, это было нескромно. Но я имел в виду не свой статус, а шахматный термин. Я думал, вы обратите внимание на мою скромность, я ведь не сказал «гроссмейстер», что в общем-то правильно по шахматному статусу и, наверное, слишком нахально по отношению к самому себе.

– Оставим этот схоластический спор, – поморщился Бозин. – Что вам все же нужно? От моей службы?

– Ваши ходы. Выбрав свой ход, я могу двигаться дальше только интуитивно, тогда как вы опираетесь на научные достижения. Группа крови, анализ слюны, пыли, траектория полета пули, данные судмедэкспертизы. Я бы хотел ознакомиться с некоторыми материалами дела.

– Нет, – возразил Бозин, – не разрешу. У нас слишком громкое дело, чтобы я мог разрешить вам читать материалы расследования.

– Вы боитесь, что я могу вас обойти? – безжалостно спросил Дронго.

– Я не боюсь. Но мне было бы неприятно, если бы вы, а не мы добились успеха. Не скрою, я считаю, что время «гроссмейстеров» прошло. Сейчас все решают наука, информация, тщательная проверка. Интуиция была хороша в девятнадцатом веке. В двадцать первом понадобятся только прагматики.

– В таком случае разрешите мне ознакомиться с материалами, исходя именно из ваших прагматических взглядов. Я возьму на себя обязательство обо всех выводах информировать только вас одного. По-моему, сделка более чем выгодна для вас.

– Здесь не базар, – раздраженно бросил Бозин.

– Как вам угодно, – Дронго поднялся, – мне казалось, что мы можем принести друг другу некоторую пользу. Очевидно, я ошибся. Извините.

– Подождите, – нахмурился Бозин. – Где гарантии, что никто и ничего не узнает?

– Конечно, не узнает. Насколько я помню процессуальный кодекс, там написано, что следователь, ведущий дело, фигура самостоятельная и он лично может решать вопрос, допустить ли кого-то для ознакомления с материалами дела или запретить допуск. Поэтому я и пришел к вам. Только вы решаете вопрос о моем допуске к материалам уголовного дела. А я могу гарантировать, что, во-первых, об этом никто не узнает. А во-вторых, вы будете получать от меня всю новую информацию по делу, что совсем немаловажно. Или вы так не считаете?

– Почему я должен вам верить? Вам платят огромные деньги, а я получаю зарплату. Ради денег люди готовы обмануть любого.

– Знаете, Бозин, – нахмурился Дронго, – скажу откровенно: длительное общение с преступниками, видимо, отрицательно сказалось на вашей нравственности. Вы стали подозревать всех и вся. Для меня репутация гораздо выше любых денег. Если вы сумеете раскрыть преступление, я первый пожму вам руку. Если раскрою его я… Тогда вы получите все результаты моих усилий до того, как я их оглашу. Устраивает вас такое соглашение?

– Вы откажетесь от денег? – уточнил Бозин.

– Я откажусь от славы. Это гораздо большая жертва.

Бозин нетерпеливо прошелся из конца в конец кабинета. Раз и еще раз. И наконец сказал:

– Хорошо. Я согласен поверить вашему честному слову. Только знакомиться с материалами дела будете в моем кабинете.

– Разумеется, – кивнул Дронго. – Это не займет много времени. У меня сегодня еще две очень важные встречи.

– Связанные со Звонаревым? – поинтересовался Бозин.

– Даже больше, чем вы думаете, – ответил Дронго.

ГЛАВА 16

Николай Николаевич считал себя умным человеком. И весьма рассудительным. Когда ему снова позвонил Тетеринцев, он почувствовал некоторое облегчение. Глебову не понравился тон, каким с ним разговаривала Кривцова. Словно он был виноват в том, что предупредил депутата о криминальном прошлом его помощника. Именно поэтому звонок депутата он воспринял с облегчением.