Дронго подумал, что он совсем не понимает эту публику. Или не хочет, поймал себя на мысли. Они другие – но чего хотят, к чему стремятся?

А разве в дни нашей молодости все понимали сумасшествие вокруг «Битлз» или «Роллинг стоунз»? В пятом классе он и еще несколько мальчишек отпустили волосы под знаменитую четверку Джона Леннона, и завуч отправила всех в парикмахерскую. Тогда в знак протеста все мальчики класса постриглись наголо. И целых два месяца гордо сверкали бритыми лбами, стоически выдерживая насмешки ребят всей школы. Может, поведение нынешних «разноцветных» вполне укладывалось в бунт прежних длинноволосых. Впрочем, почему он так уж отделяет от себя новое поколение? До возраста полной мужской зрелости у него есть еще один год. Ему тридцать девять. Но он чувствовал себя гораздо старше, словно прожил уже несколько жизней, и в тридцать девять ощущал себя семидесятилетним стариком. «Работа такая», – подвел он итог своим размышлениям, оглядываясь по сторонам. И сразу же поймал на себе заинтересованный взгляд очень молодой хорошенькой девушки, почти девчонки, явно демонстрировавшей себя. Уже несовершеннолетние вышли «на дело», с горечью и раздражением подумал он.

В кафе входила группа молодых людей, и среди них высокая, очень высокая девушка с пикантной родинкой на носу. Сквозь глубокий разрез ее эффектного длинного черного платья проглядывали при каждом шаге красивые стройные ноги.

Дронго, с трудом оторвав взгляд от девушки и внутренне обругав себя «старым ослом», почувствовал за спиной человека. Это Угланов, подумал он, еще толком не разглядев ни его глубоко посаженных глаз, ни носа с небольшой горбинкой над упрямо выдвинутым вперед подбородком, ни резких морщин, производящих довольно странное впечатление на его в общем-то молодом лице – Угланову не было еще и сорока.

– Добрый вечер, – сказал Угланов как бы между прочим, глядя на танцующих молодых людей, – вы хотели меня видеть?

– Не столько видеть, сколько поговорить. Но в такой обстановке это, наверное, трудно сделать. Не поехать ли нам в более тихое место?

– Разве вас не предупреждали? – Угланов удивленно взглянул на него.

– О чем?

– Странно, – не ответил на вопрос Угланов, – я думал, вы знаете. Здесь каждый день с семи до девяти вечера у меня что-то подобное дежурству. Это, если хотите, мой объект. И все мои «связники» могут найти меня здесь.

– Они знают, что вы подполковник ФСБ?

– Думаю, что многие. Раз в полчаса я выхожу в туалет покурить, и по дороге со мной можно переговорить. Или сунуть в карман записку. Некоторые так и делают. Иногда ругают, иногда просят о встрече.

– Мне казалось, что специфика вашей работы подразумевает некую секретность.

– Это раньше так было, – улыбнулся Угланов, – игра в шпионы. Сейчас ребята раскусят шпиона за минуту. У нас есть внедренные агенты – таких не отличишь от всей публики. А я сижу здесь как штатный сотрудник ФСБ, к которому любой из них может обратиться в трудную минуту. В том числе и хозяева кафе. По-моему, это устраивает всех. Меньше бывает скандалов. Когда дерутся, я, впрочем, не вмешиваюсь. Это проблема милиции.

Дронго почувствовал на себе взгляд. Обернувшись, он увидел, что девушка с родинкой, заинтересовавшись, смотрит в их сторону. Кто-то из компании отпустил шутку, очевидно, связанную с двумя «старичками», сидевшими в углу, – красавица прыснула от смеха, не сводя взгляда с Дронго.

– Ваша основная проблема – неформальные молодежные объединения? – уточнил Дронго.

– Вот именно, – кивнул Угланов, поднимая два пальца правой руки. Бармен, увидев это, кивнул в знак приветствия.

– Сейчас принесут джин-тоник. Кстати, больше вам здесь лучше не появляться. Если вас увидели со мной, значит, сделают соответствующие выводы.

– Поэтому вы и назначили встречу именно здесь? – разозлился Дронго.

– Конечно, – кивнул Угланов. – Это удобно. Кроме того, мне нужно иногда с кем-то встречаться и беседовать, а то решат, что здесь и так слишком много внедренных агентов.

– Звонарев готовил материал о таких агентах? – спросил Дронго, подавив раздражение.

– Нет, – ответил Угланов, бросив на него тревожный взгляд. – Конечно, нет. Вы думаете, это мы его убрали? – усмехнулся он. – Но для этого у нас есть способы похитрее, чем бездарно стрелять в журналиста на лестнице. И потом, зачем нам это нужно?

– Может, он узнал слишком много о внедренных агентах?

– О них даже я ничего не могу узнать. Или вы думаете, что у нас работают только дилетанты? Внедренные агенты имеют своих прикрепленных офицеров, с которыми и выходят на личный контакт. И любой из находящихся в зале может оказаться таким агентом. Или – не оказаться. Гарантий в таком деле не бывает.

Девушка продолжала смотреть в его сторону, и Дронго почувствовал некоторое неудобство. Если бы это происходило в Париже или в Нью-Йорке, если бы за соседним столом сидела женщина от тридцати и… до бесконечности – никаких проблем. С годами ему начали нравиться женщины в возрасте. Он уже не находил прежней прелести в молоденьких женщинах, понимая, что неопытная и капризная партнерша может испортить всю радость интимной встречи. Раньше, десять-двадцать лет назад, он хохотал над глупым, как ему всегда казалось, утверждением французов, что женщина подобна вину – чем старше, тем лучше. В двадцать лет это казалось фантастикой. В тридцать было достаточно вульгарно. Когда ему исполнилось почти сорок, он постиг мудрость высказывания. Но за соседним столиком сидела молодая, очень молодая и красивая женщина и смотрела на Дронго. А вокруг танцевали и неистовствовали десятки ее сверстников и сверстниц. И когда, вопреки его убеждениям, в нем созрело острое желание пригласить ее на танец, он вдруг с раздражением подумал, что годится этой девушке в отцы.

– Вы хорошо знали Звонарева? – спросил он Угланова.

– Неплохо, – кивнул подполковник, – мы даже с ним один раз здесь встречались.

– Всего один раз?

– Здесь, да. А вообще виделись несколько раз. Весьма толковый молодой человек. Наверное, перешел кому-то дорогу. У журналистов свои профессиональные трудности, – пожал плечами Угланов.

К ним протиснулся официант и поставил на столик два высоких стакана, наполненных почти до краев. Угланов поблагодарил его кивком головы. Дронго заметил, как поморщился официант, отходя от их столика. Очевидно, Угланова здесь не очень жаловали. Впрочем, он платил им той же монетой.

– Как вы думаете, почему его убили? – спросил Дронго. Вопрос пришлось почти прокричать, так как музыка вдруг оглушительно взревела.

– Не знаю, – прокричал в ответ Угланов, – возможно, из-за его статей. Говорят, многие журналисты получают деньги, пишут заказные статьи. Может, он не вернул кому-нибудь деньги. Или не написал того, чего от него хотели.

К «его» девушке подошел молодой человек, пригласив на танец. Она отказала ему, продолжая смотреть в его сторону.

– Вы думаете, его убили из-за этого? – спросил Дронго.

– Не знаю, – раздраженно ответил Угланов. – У меня своих проблем хватает, чтобы еще заниматься проблемами каждого журналиста.

– Он встречался с кем-нибудь? Я имею в виду неформальную молодежь.

– Да. С представителями двух или трех клубов. Кажется, трех. У меня записано, но точно не помню.

– Вы можете дать мне их адреса?

– Хотите пойти по его стопам? – усмехнулся Угланов. – Ну-ну, желаю удачи. Только вы напрасно ищете. Я ведь понял, что вы из милиции или из прокуратуры. Убийцы не там. Это все шпана. Они сами могут ограбить и даже прибить человека. Но нанимать убийцу – кишка тонка. Для этого нужны деньги, связи. Ребята на такое не способны. Он ходил в три клуба. Если хотите, я дам адреса. Но уверен – убийц Звонарева нужно искать в другом месте.

Девушка по-прежнему смотрела в их сторону.

– А адреса дайте, – сказал Дронго, – я все же непременно пройдусь по ним.

– Напрасно вы так привязались к этой версии, – нахмурился Угланов, – вы бы поискали виновных среди тех, кто заказывал ему статьи на разных политиков. В России убивают только за большие деньги. А большие деньги – это всегда политика. Детские клубы тут ни при чем.